По подсчетам историков, чуть ли не половина французских рыцарей откликнулась на призыв папы Урбана II. Даже добравшиеся не дальше Аль-Андалуса столкнулись с цивилизацией куда более изысканной, чем их собственная. А дома в отсутствие самых воинственных мужчин на сцену вышли те, кто вдохновлялся не грабежами, а чтением античных рукописей.
Недоступность арабской красавицы, обеспеченная высокими стенами гарема, породила особый жанр любовной поэзии. По другую сторону Пиренеев на роль преграды назначили целомудрие. Кстати пришелся и возобновленный контакт с Византией и ее культом Богоматери, потеснившей в христианском сознании образ Евы – виновницы грехопадения. Песни о подвигах превратились в песни о подвигах в честь Дамы. А вскоре природу, справедливость и даже геометрию стали аллегорически изображать в виде женских фигур – задолго до Софьи Ковалевской.

ныне в Музее Клюни (фото Frans Vandewalle via Flickr)