Путешествуя в Женеву, на дороге у креста

Арабские цифры – не единственная добыча, вывезенная крестоносцами с Востока. Оттуда же прибыл и... феминизм, как ни парадоксально звучит это сегодня. В социальном положении европейской женщины мало что изменилось, пишет Рэй Таннахилл в своей чрезвычайно занимательной книжке (есть и русский перевод), но вот сам ее образ стал совершенно другим.

По подсчетам историков, чуть ли не половина французских рыцарей откликнулась на призыв папы Урбана II. Даже добравшиеся не дальше Аль-Андалуса столкнулись с цивилизацией куда более изысканной, чем их собственная. А дома в отсутствие самых воинственных мужчин на сцену вышли те, кто вдохновлялся не грабежами, а чтением античных рукописей.

Недоступность арабской красавицы, обеспеченная высокими стенами гарема, породила особый жанр любовной поэзии. По другую сторону Пиренеев на роль преграды назначили целомудрие. Кстати пришелся и возобновленный контакт с Византией и ее культом Богоматери, потеснившей в христианском сознании образ Евы – виновницы грехопадения. Песни о подвигах превратились в песни о подвигах в честь Дамы. А вскоре природу, справедливость и даже геометрию стали аллегорически изображать в виде женских фигур – задолго до Софьи Ковалевской.

Шестая шпалера «À mon seul désir» из серии «Дама с единорогом» конца 15 в., найденная Проспером Мериме и воспетая Жорж Санд,
ныне в Музее Клюни (фото Frans Vandewalle via Flickr)