Эта замечательная песня о жизни и смерти здорово навредила репутации своего автора. Более того, «комиссары в пыльных шлемах» превратились в клише, которое теперь бросают в лицо всякому, кого хотят обвинить в идеологических грехах. А ведь представлению о лирическом герое обучают еще в школе!
Фрагмент из фильма «Застава Ильича» / «Мне двадцать лет»
Пытаюсь вспомнить, кому же первому пригрезилось здесь прославление комиссаров? Вроде была какая-то статья в перестроечном журнале, но кто был ее автором? Куда более адекватным мне кажется анализ Екатерины Семеновой:
«Скажем, в «Сентиментальном марше» нет ни революционной агрессивности (никаких «ваше / слово, товарищ маузер»), ни своего рода предвкушения грядущих завоеваний, результата жертвы (как в поэме «Хорошо!») – такой «минус-прием», ощутимый на фоне историко-культурного контекста, на фоне традиционной агрессивности революции. В этом контексте четко ощутима ситуация выбора (вне контекста она была бы невозможна). Автор солидаризуется не с Маяковским и не с известным лозунгом «Железной рукой загоним человечество к счастью». И понятно, почему никаких предвкушений нет. В этой песне время кончается в момент смерти персонажа, когда он «все равно падет», пусть даже до этого пройдет «целый век», и никаких предвкушений быть не может; вспомним позднейший «Разговор перед боем», там то же самое: «Господин генерал, будет вам победа, / да придется ли мне с вами пировать?». Абсолютная ценность жизни, в пределах которой разворачивается все и вне которой просто ничего нет, заставляет говорить о милующей интенции этой вещи и других его песен».
Песня прозвучала у Хуциева в фильме, но написана была, если я правильно понимаю, не специально для него, а несколькими годами раньше, и посвящена Евгению Евтушенко. Не знает ли кто-нибудь из вас, уважаемые френды, конкретных обстоятельств ее создания?
Окуджавская муза в целом довольно меланхолична, и эта бодрая, оптимистическая песня – одно из немногих исключений. Мне жаль, что из нее сделали жупел. А что до комиссаров в ней, то для меня они означают решимость автора мужественно принять на себя ответственность за свою историю, как личную, так и историю своей страны, какой бы она ни была.
Posts from This Journal by “песни нашего века” Tag
-
Yes, I'm walkin' to New Orleans
«Хижину дяди Тома» я прочла в самом подходящем возрасте – в первом классе. Больше всего меня заинтриговало то место, где (второстепенный) герой,…
-
Only you
Хотела было выложить сегодня серьезный пост про очередную теорию сознания, но вовремя спохватилась: ну, кто будет читать такое в древний праздник…
-
Давай покрасим холодильник в черный цвет
Я всегда думала, что эта хулиганская песенка была написана на знаменитую «тему Аполлонии» Нино Рота из «Крестного отца» (1972). А тут случайно…
Page Summary
egovoru : (no subject) [+17] - mns2012 : (no subject) [+2]
- alex_new_york : (no subject) [+45]
- noname_rambler : (no subject) [+16]
- val000 : (no subject) [+2]
- vitus_wagner : (no subject) [+1]
- (Anonymous) : (no subject) [+4]
- sergeyoho : (no subject) [+1]
- a_fainshtein : (no subject) [+6]
livejournal : No title [+0]
- verum_corpus : (no subject) [+4]
- greygreengo : (no subject) [+12]
- mynameisanonym : Так просто заметки [+3]
- gg59 : (no subject) [+9]
- almakedonskij : (no subject) [+2]
Comments
"Герой песни готов воевать, выполнить свой долг, воевать до конца (…пока трубач отбой сыграет), но, похоже, впервые в советской литературе открыто, без стеснения говорит, что умирать не готов, не хочет, никакая героическая смерть его не устраивает (Надежда, я останусь цел: не для меня земля сырая...). Сравните с песней «Мы смело в бой пойдем, за власть советов, // И как один умрем в борьбе за это»."
Ну и, конечно, Мариэтта Чудакова:
"Так сила, с которой звучит зачин одной из двух ударных строк – «Я все равно…», – находит объяснение в громадном биографически-эмоциональном подтексте. Мотив верности – со все более уходящей вглубь этого подтекста мотивировкой верности памяти погибшего отца – станет важнейшим. На той же глубине – надежда на недоданную в детстве ласку родителей-комиссаров как предсмертную. Биографические подтексты придают политическим, казалось бы, – и в этом смысле обреченным потерять свою действенность – образам поэтическую неразрушаемость, подымают строку к лирике.
Утверждается не идеологическая связь, а невынимаемость человека из условий рождения: «комиссары» были у его колыбели и пребудут близ нее (в прошлом) и близ его последнего одра – в будущем."
Edited at 2018-10-27 02:02 pm (UTC)
Еще как не впервые:
Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь,
И поэтому знаю: со мной ничего не случится!
Как жаль, что так считают многие люди. Но слава Богу, что это не так. Жизнь (эта, текущая, которая так или иначе закончится смертью) не имеет абсолютной ценности. Абсолютная ценность для человека - только Бог. И ничто не может заменить ее, нет ничего равновеликого ей. Как, наверное, ужасно жить в мире зная, что всё это закончится "просто ничем". Зачем тогда революционное геройство? Свидетельство мучеников -- другое дело, потому что все обретает смысл только в контексте вечности. Если вечности нет, нет ни в чем никакого смысла. Поэтому всякая революция и не оканчивается ничем хорошим, а только смертью миллионов и "предательством элит в эпоху катастроф".
У Окуджавы было немало грехов, но не было привычки выставлять их в выгодном для себя свете. Он был не политиком, а поэтом, уважающим собственное право чувствовать то, что чувствует
Мне нравится, как написала Мариэтта Чудакова в статье, ссылку на которую я добавила в первом комментарии. Она пишет, что ведь "комиссары" Окуджавы - это его родители. От себя же я добавлю: а с чего началась перестройка, как не с осуждения Павлика Морозова, донесшего на родного отца? Так что травить Окуджаву за воспоминания о родителях было совсем уж непоследовательно со стороны перестроечных деятелей, не правда ли? К сожалению, история, как известно, никого ничему не учит :(
А что касается грехов, то сам же Окуджава и написал по этому поводу, в память друга:
Говорят, что грешил, что не к сроку свечу затушил…
Как умел, так и жил, а безгрешных не знает природа.
Я все равно паду на той, на той единственной гражданской,
И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной.
Всё тут однозначно — романтизация гражданской (братоубийственной) войны в пользу естественно комиссаров. Вряд ли кому в зале тогда, думаю что и на сцене (Евтушенко там эффектно смотрится) пришла бы в голову современная лихая интерпретация, что комиссары это палачи и склонились они чтобы добить...
Фильм то вспомните Хуциева, где эти документальные кадры вполне вписываются в его правоверный "ленинский" контекст. (Хороший фильм, мне он нравится, прежде всего искренней наивностью, которая тогда, в шестидесятые, и закончилась)
И автор песни вполне отдавал себе отчёт, как, на каком уровне ассоциаций будет восприниматься его песня массовой аудиторией — нашими советскими людьми, которые на такси в булочную не ездят и с удовольствием смотрят революционно-патриотические фильмы (так кажется было, уже не помню...) про борьбу за правое дело комиссаров в пыльных шлемах.
А мы вот сейчас будем вырывать из контекста, "вспомним Бахтина" зачем-то — зачем? Чтобы обелить постамент под памятником (нерукотворным) поэта? Вряд ли это ему нужно...
Edited at 2018-10-27 04:15 pm (UTC)
Я согласна с Вами, что представлять себе комиссаров, склонившихся над расстрелянным ими же лирическим героем - это все-таки уже перебор, хотя где-то ранее в этом журнале я и упоминала о такой возможности интерпретации. Автор статьи, процитированной мной в посте, права в одном: это произведение многопланово, но общая его тональность жизнеутверждающая. В конце концов, его главный персонаж - надежда!
Я еще понимаю, если бы упрек в адрес автора прозвучал со стороны, скажем, Набокова (который, как известно, наоборот, выделил это стихотворение из множества, процитировал в своем романе и перевел на английский). Но ведь набросились на Окуджаву люди, чьи отцы и деды тоже скорее всего были именно комиссарами - ну, если и не комиссарами, но по крайней мере верными ленинцами! Просто потому, что к тому времени, когда была написана эта песня, внутри страны других людей уже просто не осталось: их либо истребили физически, либо они успели уехать заграницу.
Те самые люди, которые объяснили народу, что Павлик Морозов, донесший на своего отца из идейных соображений, был все-таки неправ, набросились на Окуджаву, осмелившегося помянуть своего отца, да еще в те времена, когда никто и не помышлял об осуждении комиссаров. Где же здесь логика?
Я бы сказала так: не нравятся старые песни - очень хорошо, напишите новые, отражающие правильное понимание существа дела! Но где же они, эти новые песни?
(Кстати о сценречи).
Кто-то его за это посмертно травит? Репутации навредило? А кто-то наоборот защищает, натягивая окуджавскую сову на либеральный глобус? Про таких критиков и сказано Довлатовым: "Ну, антисоветский. Какая разница."
Edited at 2018-10-27 08:58 pm (UTC)
Он имел в виду собственных родителей: его отец был именно комиссаром, а мать работала в партийном аппарате. Отца расстреляли, а мать посадили, в чем, сами понимаете, романтического как-то немного :(
Я согласна с Вами, что эта песня вообще не имеет никакого пропагандистского смысла, она о жизни и смерти.
И вот эта реплика: "они бы ещё больше аплодировали, если б меня арестовали" тоже открывает какую-то горькую сторону его многозначности. Сравните:
Мой мальчик, нанося обиды,
о чем заботятся враги?
Чтоб ты не вылез недобитым,
на их нарвавшись кулаки.
Мой мальчик, но -- верны и строги --
о чем заботятся друзья?
Чтоб не нашел ты к ним дороги,
свои тревоги пронося.
Быков говорил, что его тексты каждый может прочитать по-своему, подставив в них свой опыт. Вот ещё одно (из нескольких) обращений к "Надежде": "... и товарищ Надежда по фамилии Чернова". Это совершенно страшная песня. Она им очень редко исполнялась, я её даже не нашёл в Сети в авторском исполнении. Песня о том, что нас всегда мобилизуют на войну, коллективизацию, перестройку, мы сами себя мобилизуем, и с нами всегда надежда на то, после этих трудностей наступит наконец лучшая жизнь - но у Надежды всегда оказывается фамилия Чернова. В этой песне тоже множество не совсем понятных деталей, принципиально не имеющих однозначного смысла - каждый ассоциирует их с чем-то из личного опыта.
А песни про Надежду Чернову я даже никогда не слышала - спасибо, что рассказали о ней! На ютьюбе есть запись с очень хорошим видеорядом, вставлю ее сюда, чтоб была:
Песня очень хорошая. Тот, кто поместил ролик, приводит такую цитату их книжки Дж. Быкова:
"Автор этих строк, который песню чрезвычайно любил, но категорически не понимал, предполагая обширный контекст (прежде всего исторический), впрямую спросил Окуджаву при первом посещении переделкинской дачи в 1992 году: кто такая Надежда Чернова, что имеется в виду? Может, партийный функционер какой, комсомольская богиня? Автор ответил неожиданно охотно: это чёрная надежда, русская надежда, символ родной безнадёги. Чем окончательно запутал ситуацию. Думаю, ни одному слушателю столь экстравагантный шифр не приходил в голову."
Самой же мне показалось, что Надежда Чернова - это просто смерть; потому и "два венка терновых".
А пока искала про Надежду Чернову, наткнулась на хороший пост уважаемого skuzn про песню о комиссарах - думаю, Вам он тоже понравится :)
Edited at 2018-10-30 02:02 pm (UTC)
Но в данном случае я вообще не обсуждаю сравнительные достоинства тех или иных политических идей. Я хочу сказать, что эта песня прекрасна независимо от того, каких идей придерживался ее автор, потому что она не об идеях, а о жизни и смерти. В первом комментарии к посту я привела несколько ссылок на литературоведческий анализ этой песни, с которым, может быть, Вам будет интересно ознакомиться.
Надежда Мандельштам "Вторая книга".
"Сравнивая поэта с актером, я имела в виду отдаленную цель, а именно известную в свое время да и сейчас популярную теорию литературоведенья, которая приписывает поэтам свойства, близкие актерским. Эта теория была и будет большим соблазном для всех, кто занимается исследованием поэзии, так как дает возможность игнорировать автора, его рост, мысли, чувства, колебания и тяги. Теория эта зародилась в двадцатые годы, когда царила полная путаница и смятение умов и шел быстрый процесс умаления и уничтожения личности. Придумал эту теорию Тынянов, и она пошла бродить и расширяться с его легкой руки. Она состоит в том, что поэт говорит не от себя, но пользуется рупором, как бы посредником между собой и читателем. Посредника назвали "лирическим героем" и выяснили, что поэт по мере надобности может менять своего героя.
На теории "лирического героя" явно отразилась эпоха, то есть двадцатые годы с их массовой "сменой вех" или сдачей на милость победителя ради хоть кое-какого благополучия. Люди сознательно меняли свои "биографии" и старались жить новой жизнью, пока не вмешивалась судьба, мойра, подписывавшая ордер и обрывавшая нить. Талантливость выражалась в том, чтобы избежать рока. Сам Тынянов приспособлялся хуже других и подвергался непрерывным погромам, пока не стал писать романов, которые пришлись ко двору. Его громили "вульгарные социологи" за то, что он ищет особых способов развития литературы, игнорируя классовую борьбу. На деле его следовало бы разоблачать за то, что он выдал крохотную долю реальных отношений в нашу эпоху и назвал "маску". Правда, маску не снимали, а только надевали, потому что в предшествующие годы в ней не нуждались. Зачем нужна маска, если существует частная жизнь и общество не располагает средствами пресекать инакомыслящих, если они не ввязываются в открытую борьбу? В двадцатые годы люди действительно надели на себя маски, и у масок было удивительное свойство прилипать к лицу. Сейчас эти маски еще заменяют собой лица многим писателям старших поколений.
Хотя Тынянова травили за литературоведческие теории, обвиняя его, как всех, в отсталости, но их связь с эпохой несравненно глубже, чем у кого-либо из литературоведов. "Маска" и меняющаяся по собственному желанию биография - лишь детали в теории "лирического героя". В основе лежит глубокая уверенность в зыбкости всяких убеждений, в отсутствии какой-либо веры и в неспособности человека расти, углубляться и отстаивать то, к чему он пришел. Все это почерпнуто Тыняновым в жизни, которую он видел. Эта теория могла возникнуть только в годы распада личности, когда несравненно легче обнаружить изломы и швы, чем поверить в единство человека на протяжении всей его жизни.
Теория "лирического героя" оказалась живучей и долго пользовалась тайным признанием, потому что только она одна противостояла "классовому подходу" с его статьями-доносами. Иногда даже удавалось отвести удар от автора, возложив ответственность за какой-нибудь неподходящий оттенок мысли на "лирического героя". Люди, подобно актерам, жили двойной жизнью, но у актеров двойственность и маска, в которую превращается лицо, являются условием их искусства, а у современников Тынянова они были защитным сооружением. "Лирический герой" равносилен роли, которую взял бы на себя поэт, но из этого ничего бы не вышло, потому что у поэта нет ничего общего с актером. Актеру тоже не пошло бы впрок, если б он попробовал уподобиться поэту. Это разные виды деятельности - в маске и без маски".