Истина, добро и красота

Единство кантианской триады забавным образом выявляется при рассмотрении вопроса о копиях. Ведь то, что мы упорно отказываемся называть произведением искусства даже самую совершенную из них, ясно показывает, что красота для нас – только тогда красота, когда она оригинальна (истинна). И, соответственно, мы сильно не одобряем тех, кто пытается выдать за нее копию.

Неэквивалентность оригинала и копии – пожалуй, наиболее отчетливый аргумент в пользу эволюционного происхождения искусства как бесполезного показателя жизнеспособности («fitness indicator»), наподобие павлиньего хвоста. Однако, объяснение самого хвоста половым подбором не дает ответа на вопрос о том, а с какой, собственно, стати павлиньи дамы вдруг начали предпочитать кавалеров именно с такими хвостами? Предположение, что это началось случайно, вызывает эйнштейновский дискомфорт по поводу того, что Бог играет с миром в кости. Не говоря уже о том, что такое объяснение требует неизменности павлиньей моды на протяжении многих поколений, что как-то не стыкуется с поведением нашей человеческой моды. Правда, переменчивость последней, может быть – исключительно продукт индустриального общества, с его вечной заботой о возобновлении рынка сбыта.

Памятник Канту в Калининграде, скульптор Кристиан Раух, 1857
(фото Associated Press)

В сообществе ru_philosophy отнеслись к этому тексту со «звериной серьезностью».