Коломб Христофор и другие забулдыги

Хотя «волшебная сила искусства» и заключается в его способности переносить нас в другую действительность, мы вовсе не жаждем, чтобы этот перенос совершился полностью – мы хотим «повиснуть в воздухе». Нам ведь не приходит в голову, скажем, использовать ленфильмовскую серию о Шерлоке Холмсе как источник исторических сведений о викторианской Англии? Мы сразу понимаем, что здесь – не Англия, а наше – тогда еще советского зрителя – представление о ней, и в этом и состоит для нас прелесть этого фильма.

Или вот «1492: Завоевание рая». Когда Колумб-Депардье произносит, что он всю жизнь мечтал открыть новый материк, мы не возмущаемся нарушением исторической достоверности – потому что к этому моменту, благодаря неподражаемой музыке Вангелиса и построению кадра Ридли Скоттом, уже поняли, что нам показывают не то, что было на самом деле, а то, что мы хотели бы видеть! Жерар Депардье, как никто, умеет передать на экране величие человеческого духа – и зрелище это настолько захватывающее, что нам все равно, обладал ли этим величием настоящий Колумб, или Дантон, или, наконец, Сирано де Бержерак – который для нас вообще уже только персонаж Ростана.

Исторический Колумб-губернатор был жестоким рабовладельцем, но в фильме его мистер Хайд персонифицирован как благородный дон Адриан де Моксика – лицо тоже реальное, но уж совсем мало известное публике. И, чтобы оттенить героя, Майкл Уинкотт играет великолепного злодея мифического же масштаба.

Мы дорожим нас возвышающим обманом и потому иронизируем над попытками сделать «в кино, как в жизни»:

– Летишь вечером в ощущалку, Генри? – спросил помощник Предопределителя. – Я слышал, сегодня в «Альгамбре» первоклассная новая лента. Там любовная сцена есть на медвежьей шкуре, говорят, изумительная. Воспроизведен каждый медвежий волосок. Потрясающие осязательные эффекты.