О Вольтере я узнала от Пушкина, а о Лейбнице – от Вольтера. На нем цепочка оборвалась: за самого Лейбница я браться не рискую, потому что Бертран Рассел (как-никак, нобелевский лауреат по литературе!) обозвал его «скучным писателем». Правда, Жиль Делез оценил приемы лейбницевского письма как доведенные до «невиданного блеска», но и тот согласился, что Лейбниц – «очень сложный философ».
Фрагмент рукописи «Монадологии» (из собрания текстов Лейбница)
В те времена философы мечтали заменить мышление исчислением, и в лейбницевской монадологии явно слышатся отзвуки его же бесконечно малых. Вывод о том, что материя не может быть основой (элементарным компонентом) мира, логически безупречно следует из исходной посылки, что такой компонент (субстанция) не может обладать протяженностью – определяющим свойством материи у Декарта. (Другое дело, что эту исходную посылку не все сочтут самоочевидной).
А его «предустановленная гармония» между монадами, которая создает видимость взаимодействия – поправьте меня, если я ошибаюсь, но ведь это же и есть «quantum entanglement» («запутанность» не кажется мне удачным русским эквивалентом; по смыслу здесь больше подходит «сопряженность»)?
