Из всех чисел первой десятки единица вызывает у нас самые сильные страсти: от «единица – вздор» до «ты царь, живи один». Из-за двусторонней симметрии нашего тела нам везде мерещится дихотомия: право – лево, день – ночь, добро – зло. Четыре – число наших конечностей, ножек у стола и колес у машины; даже Евангелия у нас четыре – для вящей устойчивости. Пять и десять – это число пальцев на одной и двух руках, соответственно, и потому – основа нашей самой распространенной системы счисления.
Ursa Major из атласа Гевелиуса (1690)
Но вот чем объяснить нашу любовь к трем апельсинам и семи, никак анатомически не обусловленным простым числам? Мы врем с три короба, соображаем на троих, блуждаем в трех соснах. Отмеряем семь раз, до небес у нас – семь верст, а на неделе – семь пятниц. Почему не четыре в первом случае и не шесть или восемь во втором? Тем более, что шесть – единственное число из первой десятки, имеющее два некратных делителя (кроме себя самого и единицы), и именно так мы измеряем время.
