Досужие мысли

По воспоминаниям Гейзенберга, Нильс Бор связывал Первую мировую войну с торжеством «прусского начала»: «Прусская норма, как мне представляется, следует прообразу рыцаря-монаха, принесшего обеты бедности, целомудрия и послушания, распространяющего христианское учение в борьбе против неверных и потому ощущающего над собой божественное покровительство». Гейзенберг, хотя и выросший в Баварии, признается, что нормы прусской жизни, первая из которых – подчинение индивида общей задаче, всегда производили на него сильное впечатление. А вот Бор характеризует себя и своих соотечественников иначе: «Свобода и независимость отдельного человека для нас важнее, чем могущество, добытое через всеобщую дисциплину». Он связывает это с популярностью в Дании свободолюбивых героев исландских саг, не хотевших жить под игом могущественных норвежских конунгов.

( Collapse )

Мое отрицательное отношение к смертной казни – результат не рационального анализа, а художественного впечатления от фильма, случайно увиденного когда-то в юности.

( Collapse )

Если считать ЖЖ зеркалом русской революции общественного мнения, то невозможно не изумляться числу людей, настаивающих на том, что Земля плоская, или отрицающих полет Нийла Армстронга на Луну. Cудя по всему, эта ситуация далеко не только локально-российская. Стивен Пинкер в своей последней (2018) книжке предлагает заслуживающее внимания объяснение.

( Collapse )

Услышав название «Курс советской литературы», пусть даже и «краткий», невольно представляешь себе всеохватное систематическое изложение. Отнюдь не претендующий на это труд Дмитрия Быкова по сути должен называться «Очерки о советских писателях». Пишет он занимательно, и в некоторых случаях – скажем, Александра Грина или Валентина Катаева – я присоединяюсь к его оценке. Но вот то, как он характеризует Варлама Шаламова, по-моему, не лезет ни в какие ворота.

( Collapse )

Изменение человеческой культуры заметнее для глаза, чем эволюция живых организмов – особенно сегодня, когда культура радикально преобразуется уже при жизни одного поколения. Но, если механизм биологической эволюции мы уже более или менее выяснили, то о культурной, увы, этого не скажешь. Книжка Алекса Месуди – скорее эмоциональный призыв к ее изучению количественными методами, чем сколько-нибудь целостная ее модель.

( Collapse )

Продолжаю начатую в прошлом году новогоднюю традицию – виртуальные подарки пятерым самым активным в течение прошедшего года комментаторам (настройки журналов которых это позволяют)! С небольшим дополнением: если кому-то подарок уже достался в прошлый раз, то в этом году он не участвует в конкурсе. С учетом этого условия знак моей благодарности получают:

( Collapse )

В юности я думала, что залог успеха государства – «правильные» общественные институты. Чем старше я становлюсь, тем яснее понимаю, что этого недостаточно. Похоже, к тому же выводу приходит и все больше серьезных исследователей – во всяком случае, авторы книжки о крушении демократий тоже подчеркивают роль именно неписаных законов.

( Collapse )

Даже после того, как «Бог умер» (по словам Ницше), наша европейская (распространившаяся и на другие материки) цивилизация держится на христианских по существу идеях. Но, беседуя со своими друзьями оффлайн, я обнаружила, что разным людям близки разные части этого наследия.

( Collapse )

Нынче все чаще слышишь претензии: дескать, ученые обещали нам ответы на все вопросы, решение всех проблем, истину в последней инстанции на тарелочке с голубой каемочкой – и где же все это? Увы, даже хорошие журналисты вроде Джона Хоргана поддались этим настроениям. Правда, Хорган, по его собственному признанию, вырос в католической среде, а Священное писание настраивает на поиски его аналога в природе.

( Collapse )

Изучая обезьян и лемуров, Робин Данбар обнаружил зависимость между относительным объемом их неокортекса – самой эволюционно молодой части коры головного мозга – и размером их стай. Эктраполировав эту зависимость на человека, Данбар получил число 150, которое с тех пор так и называют «числом Данбара».

( Collapse )